Риск-ориентированный подход

Когда говорят о риске, нужно помнить, что это понятие сравнительно молодое, широкое и многозначное. В подобных случаях важен не столько сам термин, сколько его контекст. Без этого яркие словообразования со словом «риск» – управление, менеджмент, анализ, ориентирование и др. – выглядят как странные заклинания краснобаев.

Чаще под «риском» понимают саму «опасность», но в ее крайней, угрожающей форме

Иногда акцент смещают на неопределенности наступления непонятных событий в будущем – основных угроз уже сложившейся деятельности. Иными словами, заменяют словом «риск» понятие «неопределенность», но в его негативной коннотации. Приятные неожиданности риском не называют. В быту «риск» – противоположность «счастливой случайности».

Опасности и их происхождение

Современный человек живет «в трех мирах» – природы, техники и людей, поэтому обычно выделяют естественные, технические и гуманитарные науки. В этих «мирах» возникают основные опасности и вызревают ключевые угрозы жизнеспособности общества и государства как главной организующей силы.

Обычно выделяют и отдельно исследуют:

• природные,

• техногенные,

• антропогенные (социальные) опасности.

Накопление знаний и представлений о таких опасностях («карты опасностей») позволяет создавать и обслуживать соответствующие защитные системы обеспечения безопасности. Например, сфера промышленной безопасности – типичный защитный ответ технической культуры на угрозы аварийности и травматизма – трагических париев современного промышленного производства.

Практически все термины со словом «риск» приходят сегодня в технические науки из западного финансово-экономического словаря

От одного кризиса к другому

В известном споре начала ХХ века между великими социологами Максом Вебером и Георгом Зиммелем о путях развития капитализма прав пока оказался последний: главными социальными институтами современного общества стали столетие спустя не промышленное предприятие и университет, а биржа и банк. Последние и порождают экономоцентричную идеологему «управления риском».

Буквальное приложение известных финансовых и бизнес-операций по «управлению риском» вряд ли даст долгосрочные удовлетворительные результаты, например, в промышленной безопасности. Сегодня слишком хорошо известны итоги масштабного использования господствующей методологии управления риском в финансах и бизнесе. 

Полчища риск-менеджеров, вооруженных новейшими рискованными знаниями и технологиями, невозмутимо ведут глобальную экономику от одного кризиса к другому.

Иными словами, нельзя нести представления об опасностях с рынка в производство. Опасности разные, и способы обращения с ними различаются. Распространенные сегодня экономоцентричные риск-стандарты вовсе не универсальны, их имитации не подходят для технической и производственной сферы безопасности.

Гипостазирование и эссенциализм

В любом обсуждении безопасности всегда явно или неявно проявляется более фундаментальный вопрос об опасностях. Если нет опасностей, или они не поняты, не описаны, не восприняты, то никто не будет вспоминать и заботиться о безопасности чего- или кого-либо. Опасность стоит в ряду важнейших понятий (наряду с «жизнью», «атомом», «человеком» и т.п.), которым не удается дать исчерпывающее гостированное определение на все случаи и времена.

Обычно тогда более подробно описывают внешний контекст сцепленного с понятием явления, фокусируют взгляд, формируют более определенные очертания, пределы и стороны его рассмотрения, совокупное описание которых для краткости и обозначают емким словом как знаком понятия.

На данном пути часто возникают мыслительные недоразумения и сбои. И тогда понятию либо какому-то свойству приписывают самостоятельное существование вместо или наряду с исходным явлением – гипостазирование. Или же ищут единственную понятийную сущность, полностью замещающую явление и объясняющую все его свойства, – эссенциализм.

И гипостазирование, и эссенциализм отчетливо проявились в новейшей риск-терминологии в области промышленной безопасности.

Техногенному риску зачастую приписывают самостоятельное существование в виде тайно познаваемого квазиобъекта, заключающего в себе эссенцию из техники, денег и смерти

В реальности существуют материальные опасные производственные объекты, а их отличительное свойство – «опасность аварии» – вполне изучаемо.

Причины и предпосылки аварий

С начала промышленных революций XVII-XIX вв. и до наших дней в индустриальных странах явление аварийности наблюдается на производстве эмпирически. Промышленные аварии имеют свою историю и динамику характерных особенностей. Основные из них:

• сравнительная с жизненным циклом производства редкость аварий;

• значительный разброс масштабов последствий.

Если бы в промышленности не наблюдались крупные аварии, то их опасность достаточно сложно было бы обосновать из теоретических предположений. Без трагических фактов крупных аварий никто бы не стал всерьез обсуждать проблему обеспечения безопасности, принимать решения и выделять средства на предупреждение промышленных аварий.

Опасность промышленных аварий обычно осознают по проявлениям тяжелых ущербов, возможности или угроз их причинения

Когда полагают (неважно – из знания или невежества), что негатив от проявления опасности не может превысить некого жизненно важного уровня, то вопрос о предупреждении угроз и об обеспечении безопасности трудно даже поставить.

И наоборот. Если сохранилась коллективная память о массовых страданиях (неважно физических или моральных), то успокаивающие суждения – «было давно, не было, не может быть, никогда не будет» – отвергаются как демагогия. Системы безопасности создаются и обслуживаются даже вопреки показателям экономической эффективности.

Большинство людей лично не сталкиваются ни с промышленными авариями, ни с их жертвами. Доминирующий настрой на «бесконечность» прогресса индустриальной культуры, спотыкаясь о «непонятные» аварии, вызывает всплеск коллективных технофобий – массовых страхов, неадекватных размерам угроз.

Порожденные крупными авариями социальные волнения и коллективные страхи по своему масштабу и значимости последствий могут существенно превышать прямые людские и материальные потери от промышленных аварий. Так, растиражированный СМИ образ десятка замазученных пеликанов легко растопчет любую нефтяную компанию со всем ее ворохом экологических сертификатов по ИСО 14000.

Последствия: социотехнические угрозы в России и на Западе

Впервые поставарийные социотехнические угрозы для доминирующей индустриальной культуры были обнаружены и изучены в западных странах в 70-80-е годы прошлого века. Крупные промышленные аварии на пике промышленного расцвета стали предвестниками кризиса более чем трехвекового господства классического индустриализма и «трамплинами» катастрофического зарождения постиндустриализма.

Долгосрочное решение выхода из индустриального кризиса обычно ищут в футурологии постиндустриального общества. У нас это часто путают с безиндустриальностью.

Крупные промышленные аварии стали осознаваться «авариями модерна», а постиндустриальное будущее по известным шаблонам «информационного общества» – information society – или «общества знания» – knowledge society – даже заполучило в 1990-е гг. от Ульриха Бека и Энтони Гидденса ярлык «risk society», что у нас обычно гипостазированно переводят как «общество риска».

На переходный период к «обществу риска» на Западе для тактических целей успокоения (или устрашения) населения разработана и вполне успешно применяется специальная социоинженерная технология «управления риском». Вопросы – риском чего? и кто рискует? – если и задаются, то остаются риторическими.

Речь идет о социоинженерном контроле за коллективными технострахами обывателей в кризисных условиях индустриализма

В современной России более сложный случай. Имитация «управления риском» из западных учебников оказалась малопродуктивной. Крупные аварии времен реформ, сигнализировавшие об угрозах индустриального регресса, тонули в апатии беспромышленного существования, несмотря на попытки СМИ разжечь технофобии по западному образцу.

В России наукообразное словосочетание «управление риском» слишком глубоко вжилось в технократический язык, чтобы ставить под сомнение его буквальный смысл. Ведь известно, что управляют обычно объектами или процессами, но никто пока не показал, что риск – это такой-то объект или процесс с такими-то свойствами.

«Управление риском» – плод обыденного эссенциализма. В таком случае риск, как одна из многих характеристик опасного явления, воображается как главная самостоятельная сущность, в тень которой оттесняются исходные опасные явления.

Понятие «риск» (точнее «риск аварии») в контексте промышленной безопасности понимается как один из многих измеримых индикаторов. Он характеризует отличительное свойство производственных объектов, а именно – опасность аварий.

Риск – это мера опасности, а риск аварии – показатель опасности аварии

Примерно так же, как масса – мера свойства «инертности» тел, а вовсе не сама инертность – способность тел сохранять прямолинейное равномерное движение. Масса в кг показывает, насколько велика инертность тела, а риск показывает, насколько велика опасность аварии производственного объекта.

В риск-ориентированном подходе в сфере промышленной безопасности различают как манипулятивное «управление риском», так и организационно-техническое управление самим опасным объектом, а не его тенью «риска». Любой ответственный водитель управляет автомобилем, а не стрелкой спидометра, хотя она и указывает на опасности скоростного режима. В тени незнания «привычных» опасных явлений могут скрываться иные невидимые опасности и неведомые прежде угрозы.

То, что риск кем-то и как-то (и даже очень правильно и точно) оценен, еще ничего не говорит о безопасности. Еще нужны критерии, указывающие пограничные области, например, безопасного и угрожающих состояний опасных объектов (и во времени и в пространстве, например, на срок эксплуатации и в каком-то месте производственной площадки или прилегающей селитебной зоны.

К вопросу нормирования опасностей

Задача нормирования опасностей по риск-шкале всегда вызывает большие дискуссии. Нормирование приемлемости чего-то, например, масштаба аварийных угроз, – это вовсе не сложновычислительный математический процесс, а плохо формализуемая ценностная проблема.
У нас зачастую ее представляют сугубо технократически: пусть некто (зарубежный стандарт, государство, научный авторитет, профессиональное сообщество) установит грань приемлемости «смерти индивида», наука осветит «правильность расчета». Тогда останется лишь установить административную процедуру соответствия расчетов риска этому значению – и сразу безопасность наладится. Это распространенное околонаучное, но ошибочное представление.

Обеспечение безопасности – всегда пограничный вопрос между потом и кровью, т.е. трудом и несчастиями

Эта граница не может быть установлена раз и навсегда – слишком быстро меняется и труд (новые технологии), и представления о бедствиях (образы и реальность страданий). Если какая-то влиятельная инстанция (например, от реформаторов или революционеров) вдруг требует закрепить на законодательном уровне точечное значение приемлемого риска гибели абстрактного индивида (обычно с успокаивающим прогнозом на миллионы лет вперед), то нужно срочно готовиться к росту опасностей реальной гибели вполне конкретных людей уже в ближайшее десятилетие.

Реформы приятно начинать и легко бросать (ну не получилось, бывает), а их неприятные последствия приходится преодолевать неопределенно долго 

Вот типичный пример вполне реальных опасностей реформ, которые остаются в «тени незнания». На рисунке ниже представлены официальные статистические данные о динамике изменений в сфере сельского хозяйства и внутреннего продовольственного обеспечения страны.

Хорошо видно: в реформы пятикратный спад инвестиций в поддержание основных фондов и будущее развитие сельского хозяйства был истрачен на двукратное увеличение потребления в основном импортного продовольствия.

Через 25 лет реформ предварительный итог фермеризации таков: производится сельхозпродукции по валу столько же, сколько до реформ. Несостоявшиеся внутрироссийские инвестиции отправляются иностранным сельхозпроизводителям в оплату двукратного повышения в РФ розничного товарооборота продовольствием. И из этого полупериферийного хозяйства позволяют выжимать рекордные экспортные урожаи зерновых.

А накатывающий вал угроз от архаизации села оказывается в полном мраке света информационной бравады. Много говорят о фальсификатах продуктов на полках магазинов, и ничего не слышно об опасном несоответствии наблюдаемого изобилия эрзацев и реального производства сельхозпродуктов.

Учиться обнаруживать вызревающие будущие опасности в «рискованной тени» – в этом видится содержательный смысл отечественного риск-ориентированного подхода

Перефразируя известное изречение, можно сказать, что ученье опасностей – свет безопасности, а неученье угроз – тьма риска будущих бедствий.

Статья опубликована в авторской редакции